Что вы знаете об Уганде? Скорее всего, только то, что это страна в Восточной Африке, где люди живут совсем по-другому. Наш автор Мария Касьяненко живет в маленькой угандийской деревушке и делится самыми интересными, порой грустными, но жизненными фактами и историями из жизни африканских детей и их родителей.
Гонго или слинг по-африкански
Первый год жизни африканский ребенок проводит, практически не разлучаясь с мамой – у нее на руках, а чаще – на спине, подвязанный к ней пледом (тот же плед может использоваться и как дополнительная юбка для мамы, и как полотенце, и как теплое покрывало на вечер). По мере взросления малыш все чаще опускается на пол, понемногу осваивая пространство вокруг себя и приобретая все больше самостоятельности – и все больше обязанностей.
Плед на плече – как раз тот самый многофункциональный предмет, что служит и для утепления, и как слинг, и как покрывало.
Мама делает покупки на рынке. Старший брат присматривает за младшим в ее отсутствие. Подвязан малыш на скорую руку каким-то полотенцем. Мамин слинг – в руках.
К пяти годам ребенок научится стирать, мыть пол и посуду, будет бегать в ближайшую лавку за мелкими продуктами (хлеб, чай, растительное масло), присматривать за родившимися к этому времени парочкой младших сестер или братьев и выполнять различные родительские поручения вроде подай-принеси-убери… Но и в три, и в четыре года, и в пять лет, заболев, устав или почувствовав себя несчастным, – во всех случаях, когда наши дети просятся на ручки, он будет шептать: Гонго, – то есть, на спинку.
Малыш думает, что он случайно завладел мотыгой и играет. Но нам, взрослым, известно: пройдет всего лет десять, и от него будут ждать вполне полноценной помощи, а сейчас он учится этой работе.
Молочнице Салиме – двенадцать. Разнеся молоко по клиентам, она наденет форму и пойдет в школу. Во всяком случае, пока мама за нее платит.
Гигиенический парадокс
Детей в семьях обычно много, и, начав ходить, вплоть до школы они большую часть времени предоставлены сами себе. Повсюду встречаются толпы чумазых оборванных детишек, преследующих путешественника с криками: Как дела, Мзунгу? (т.е. белый человек – так местные обращаются ко всем европеоидам).
Но если заглянуть за кулисы, то оказывается, что местное население считает грязными нас, приезжающих к ним европейцев: ибо большинство африканцев – как взрослых, так и, особенно, малышни, – принимает ванну минимум трижды в день: утром, в районе обеда и вечером перед сном, а европейцы (по их наблюдениям, во всяком случае) – дай Бог, если хотя бы единожды. Европейцев можно понять: если ванной именуется тазик с холодной водой, которую надо ради этого принести с колонки… Поневоле задумаешься: а не обойтись ли парой-тройкой влажных салфеток?
Но африканцы моются полностью – и полностью же переодеваются (самые бедные, конечно, несколько реже – за неимением трех-четырех комплектов одежды на человека – но мыться и они будут не реже). Так что у обычной угандийской мамы каждый день – огромная куча одежды, которую надлежит перестирать, так же – в холодной воде, принесенной с колонки.
Дети, надев чистое, пообедав и чуть-чуть передохнув, уже через час опять будут похожи на чумазых беспризорников, но это удивительным образом никого не беспокоит: мамы купают, переодевают, стирают – вряд ли эти, зачастую не закончившие школу женщины, смогут объяснить вам, зачем. Я за несколько месяцев до сих пор не видела у детей ни одного кожного заболевания, несмотря на то, что они возятся в грязи, бегают по жаре, потеют… И все же европейцу странно наблюдать за этими почти фанатичными помывками и переодеваниями, предпринимаемыми лишь для того, чтобы опять испачкаться.
После сытного обеда, как известно, полагается поспать. Но сначала – обязательная ванна. Количество помывок и представления о гигиене мало чем отличаются и в самых богатых семьях, и у бедноты: разве что колонка для воды – собственная, прямо во дворе, а пол – бетонированный, а не земляной).
Как тебя звать, радость моя?
На вопрос о своем имени угандийский ребенок (кто – ужасно стесняясь и еле слышно, а кто – с гордостью) выдает длинное невразумительное нечто, которого без опыта практически невозможно понять. На поверку оказывается, что это – имя, еще одно имя и фамилия. Так что более привычному к местным реалиям иностранцу достаточно суметь разобраться, назвал ли конкретный ребенок сначала фамилию, потом имя, или наоборот – и дело в шляпе: для обращений используется, как правило, первое из имен. То есть Пэшенслизмуконуваги окажется всего лишь Пэшенси (и явно – христианкой), а Мвамбуабудухусен – малышом Абду (и конечно, мусульманином).
Спросив маму о дне их рождения, вы рискуете поставить ее в тупик. Мне надо посмотреть в документах, – наконец ответит она, справившись с замешательством. Праздновать дни рождения здесь не принято – и для меня продолжает оставаться загадкой, как при таком подходе им удается точно знать, сколько лет каждому из их многочисленных детей.
А еще – будьте готовы обнаружить, что дети с разными фамилиями окажутся родными братом и сестрой: здесь папину фамилию наследуют только мальчики, а девочки получают мамину. Что вовсе не значит, что и при разводе (каковые здесь нечасты, но случаются) детей поделят по половому признаку: в этом случае все дети останутся с отцом – и все же девочки и тут сохранят мамину фамилию.
Хорошо ли ребенок растет?
Первое время я очень удивлялась, видя у многих детей на поясе повязанные на голое тело шнурки. Даже сочинила некую гипотезу, что это, должно быть, защита от сглаза или еще какое-то местное поверье… Все оказалось гораздо прозаичнее: в отсутствие весов и прочих способов измерения ребенка, какими пользуемся мы, шнурок служит для определения того, как изменяются размеры ребенка. Шнурок натянулся и врезается в тело – значит, малыш подрос, и пора повязать ему новый, обвис – значит, похудел: пора начинать волноваться. Может, даже к доктору сходить.
Гламурный малыш: вместо обычного обувного шнурка у него на поясе бусики. На заднем плане – местная плита: на таких готовят пищу.
